Рано или поздно, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда ему надоедает жалеть себя. Если, конечно, этот человек не безнадежен. Набэ безнадежен не был. Впрочем, он не был и человеком, но кем именно, так до сих пор и не разобрался.
Размышлять о неопределенности своего будущего можно было бесконечно, и бессмысленно. Размышлять о причинах того, что с ним случилось, в смысле, над внезапным обретением жизни полной удивительных открытий, несколько мешали эти самые открытия. В частности, осознание того, вне всякого сомнения занимательного, факта что набэ теперь способен мерзнуть. Пока он взбудораженный гнался за женщиной по городским улицам, пока он упирался, мешая людям тащить себя непонятно куда, пока он разговаривал с человеком, задававшим странные вопросы, его грели какие-то непостижимые химические процессы, происходящие в новоприобретенном человеческом теле, но стоило ему оказаться одному, безо всякого дела, без движения, без цели, как холод набросился на него в полную силу.
Холод мешал размышлять о далеком будущем и о недалеком прошлом, вытесняя все прочие мысли, кроме мыслей о насущном. В прежней жизни набэ грелся огнем, хоть и не нуждался в тепле, но считал его очень приятным. Здесь огня не было. И к лучшему, наверное, ибо рядом не было и того, кто помешал бы ему с детской доверчивостью сунуть в него обе руки. Греться каким-то другим способом он еще не умел, но инстинкт новоприобретенного тела заставил его двигаться. Расхаживать по комнате, размахивать руками, приседать, подпрыгивать, тереть одну ладонь о другую. Плясун из него оказался, прямо скажем, так себе. Так что это даже хорошо что в этот самый момент его никто не видел. Точно сочли бы за сумасшедшего.
Вечер занимательных открытий продолжился пониманием, что телу свойственно уставать. Так что набэ не столько согрелся и развлек сам себя пляской, сколько выдохся. Отдохнуть он присел на краешек той самой полки, которой побрезговал ранее. Положил на нее обе руки и... тут же узнал, что полка, на самом деле, лавка, и что до него на ней сидело, лежало, и даже представить страшно, чем еще занималось, такое количество народа, которое он не встречал за целую свою жизнь. Разумеется, не одновременно. По очереди. Но лавка помнила их всех. Чем и не преминула с ним поделиться, внезапно обретя в лице набэ благодарного слушателя. В беседе с лавками набэ скоротал еще какое-то время.
Явившийся за ним полицейский обнаружил ёкая, сидящего на одной из лавок по турецки, то есть подогнувшего под себя ноги. Так было теплее. Руки набэ засунул под мышки. Так тоже было теплее. Последние несколько минут он развлекался тем, что приоткрыв рот и скосив глаза, активно дышал, наблюдая за срывающимися с губ облачками пара. Это обнаруженное им сходство в физиологии людей и кастрюль радовало, но не приближало понимания того, как теперь жить. Впрочем, кое-чему от здешней мебели он все-таки научился. Чем и поспешил поделиться с появившимся полицейским.
- Я имею право на адвоката! - Радостно заявил он, едва распахнулась дверь камеры, и на пороге возникла фигура знакомого уже человека. Впрочем, вполне возможно, что это был незнакомый человек. Люди, они все такие одинаковые.
Что такое адвокат, набэ, так и не понял, но все или большинство людей, находившихся до него в этой камере, считали необходимостью сообщить тем, кто их удерживал, что они имеют право на адвоката, кем или чем бы это ни было. Набэ решил, что раз он теперь тоже человек, то должен вести себя так же.
Человек за дверью, кажется, удивился. Во всяком случае, выглядел он весьма озадаченным.
"Ага. Хорошо, что я ему напомнил."
Первый успех обрадовал набэ, и он решил закрепить его.
- Я знаю свои гребаные права. Вам не запереть меня. Грязные копы.
Много непонятных слов он пытался произносить как можно уверенней.
Лицо у человека как-то странно сморщилось, как будто он проглотил что-то горячее.
- Выходи давай... - Человек издал странный булькающий звук. - Самородок. Ну и ну! Будет тебе адвокат. Все будет.
Набэ не понял, как именно человек назвал его, но реакцией явно удовлетворился. Наконец-то его начали принимать всерьез. Он думал, что теперь его отпустят, но, вместо этого, его опять повели куда-то вверх по лестнице, обратно к комнатам, где ему уже задавали вопросы. Успокоившийся было, набэ снова огорчился и заволновался.
- А... Мне... мне надо...
Но что ему надо, он придумать так и не смог. Так, снова огорченный и взволнованный, едва не на грани паники, он снова прибыл в одну из тех неприятных комнат. Оказался внутри и дико заозирался вокруг. Комната была та же самая, но человек в ней другой. Этого нельзя было ни с кем перепутать. У него был очень отчетливый запах. Этот запах набэ прежде не встречал. Человек этот смотрел на набэ очень внимательно. Тот стушевался под этим взглядом, сцепил руки перед собой, потом спрятал их за спину. Этот человек говорил очень доброжелательно. Совсем не так, как тот, другой, сначала. Но у набэ от него все равно шевелились волосы.
"Что ему от меня надо? Что им всем от меня надо. - С тоской подумал он. - Садиться. Рассказывать. Что рассказывать?"
Набэ сел, все еще не зная, куда деть глаза и руки.
"Наверное, - вдруг осенило его, - это и есть адвокат."
- А! Вы адвокат? - Радостно спросил он. И сразу же понял, что радоваться-то нечему. Да, он просил адвоката, но что с ним делать, не имел представления.
Снова огорчившись, набэ положил руки на стол, ладонями вниз. И тут же получил от стола услужливо подсунутую картинку. Такой-же точно вежливый человек напротив задает вопросы, а потом, не переставая улыбаться, вдруг хватает того, кто сидит на его, набэ, месте. Хватает за волосы и со всей дури ударяет его лицом об стол. Сцена была острой и неприятной.
- Ай! - Вскрикнул набэ, отдергивая от стола руки. - Не бейте меня!